Автор: Тиль
Фэндом: Gintama
Пейринг: Такасуги/Хиджиката
Жанр:
Рейтинг: совсем детский, даже мата нет
Аннотация: история о типичных мужских заморочках, сравнительном анализе наркотических веществ и путешествии в экзотическую страну. Под музыку.
Дисклаймер: Не корысти ради, а токмо ради большой любви к персонажам… то-то персонажи счастливы будут!
Примечание 1: Написано на заявку: чиби-Санзо кавайный и с пистолетом | Такасуги/Хиджиката, "Что ты куришь?", ограничений нет
Примечание 2: Вопрос на засыпку – кто-нибудь узнал песню, под которую написан этот фик?
1297 слов
Раскаты грома раздаются один за другим. Бум, бум! Рев дождя, яростный перестук капель. Тук-ту-ту-тук! Хруст черепицы под ногами. Осторожнее, осторожнее. Черт, как же неудобно драться на мокрой крыше в кожаных ботинках! Бу-у-м! Треск молнии. Звон скрестившихся мечей. Бу-у-м!
— Эй! Слышишь барабаны? — кричит Такасуги.
Совсем рехнулся, думает Хиджиката. В смысле, окончательно. Или зубы заговаривает. Замком Шинсенгуми отпрыгивает в сторону, уходя от удара. И тут же наносит свой. Зараза, парировал! Бум! Бум! Шипение молнии. Тук-ту-ту-тук-тук!
Такасуги смеется и кричит, что было сил, указывая вверх, на взбесившееся небо:
— Это же африканские барабаны! Слышишь? Ритм, ритм!
Ту-ту-тук-ту-ту-ту-тук-тук! Бу-у-у-м! Сочный хруст черепицы. И два летящих навстречу удара — косой, быстрый, как молния, и тут же второй на обратном движении, снизу вверх, почти вертикально. Дьявол бы его побрал! Первый он успел отразить, а от второго пришлось отпрыгивать назад, не глядя. Бу-ум! Ботинки скользят по мокрой черепице, он съезжает к краю крыши. Черепица уже не хрустит — надрывно хрипит, когда меч вгрызается в ее плоть. Черепицу не жалко, жалко клинок, зато он сумел затормозить и не свалиться с третьего этажа.
Хиджиката переводит дух и отводит в сторону облепившие лицо волосы. Как Такасуги умудряется вообще хоть что-то видеть, если у него всего один глаз, а челка куда длиннее, чем у него? И мокрое юката должно сковывать движения сильнее, чем мокрые брюки, а, черт его побери, почему-то совсем не сковывает. Такасуги машет ему рукой с конька крыши и ржет, сволочь. Ну, держись!
Замком Шинсенгуми взлетает на конек и с размаху рубит наискось. Молния бьет совсем близко — и в ее ослепляющем свете Хиджиката видит выражение какого-то совершенно детского восторга на лице Такасуги, и отлетающие от клинка переливающиеся капли, и отражение молнии в мече, взмывающим наперерез его мечу.
И в этот миг Хиджиката действительно их слышит. Глухой мерный рокот больших барабанов из буйволовой кожи и веселый перестук легких африканских баранчиков. Он слышит ритм. Теперь он знает, как двигается Такасуги.
Подчиняясь завораживающему ритму барабанящих капель, Такасуги не берет защиту, а ныряет под удар и сводит его по касательной. Отступает на шаг, перенося вес на правую ногу. Слегка, но этого достаточно. Хиджиката не тратит времени на взмах катаной и толкает его свободной рукой. Слегка, но этого достаточно.
Такасуги кубарем летит по скату, даже не пытаясь затормозить. Хиджиката прыгает за ним, и каблуки его ботинок безошибочно выстукивают ритм, под который бушует гроза. Он понимает, что смеется, только тогда, когда Такасуги, перехвативший занесенную для удара руку, кричит ему:
— Здорово, да? — а затем падает с крыши и утягивает его за собой.
Хиджиката еще успевает сообразить, что если он упадет на Такасуги с такой высоты, то точно ему что-нибудь сломает, дернуть его за руку, прижать к себе, сгруппироваться — и проломить собственной спиной бамбуковую крышу. Замком приземляется на татами, а сверху на него валится Такасуги и часть кровли. И тот же миг раздается слаженный девичий визг.
— Цыц! — этот строгий голос принадлежит женщине постарше и, очевидно, рангом повыше.
Визг немедленно смолкает, и теперь тишину нарушают лишь звук льющейся воды, тихий дребезжащий звон да их учащенное дыхание. Хиджиката пытается приподняться, но Такасуги налегает на него всем телом, прижимая к полу.
— Добрый вечер, госпожа Цинь! — любезным тоном произносит Такасуги, как будто они не проломили только что крышу, а благочинно вошли через парадный вход.
— Какая честь вновь видеть вас здесь, Такасуги-сама, — нараспев говорит невидимая госпожа Цинь, а девичий хор вторит ей нежным эхом: — Какая честь, Такасуги-сама!
Хиджиката делает еще одну попытку встать, но Такасуги предупреждающе сжимает его за плечо. В другой ситуации замком не стал бы мириться с таким положением, но сейчас он чувствует, как бешено колотится у Такасуги сердце. Он все еще на взводе, а значит, опасность пока не миновала.
— Не будет ли недозволительной наглостью с моей стороны попросить прекрасную госпожу о небольшой услуге?
— Разумеется, дражайший господин... Индонезия, — певуче произносит госпожа Цинь, и совсем другим тоном приказывает хихикающим девицам: — А ну кыш отсюда!
Удаляющийся дробный топот множества ног и одинокие размеренные шаги возвещают, что они остались одни. Такасуги наконец-то слезает с него, и Хиджиката может сесть и оглядеться. Оказывается, они рухнули в музыкальную комнату. На упавшем сямисэне все еще еле слышно звенит струна.
Такасуги машет ему с порога, Хиджиката выходит в коридор — и оказывается в крытой двухэтажной галереи с множеством дверей, у каждой из которых висит оранжевый бумажный фонарик. Замком идет вслед за Такасуги и читает надписи на фонарях: «Африка», «Мексика», «Сицилия», «Тихуана», «Индия», «Осака»…
— Это что, туристическое агентство? — спрашивает он.
Такасуги хмыкает.
— Ну, туристов тут хватает… Ага, пришли!
Он останавливается перед дверью, фонарик которой извещает, что они находятся на пороге «Индонезии». Внутри кто-то уже зажег светильники, принес полотенца и сухие кимоно, а также столик с двумя кувшинчиками саке.
— Мне нравится это туристическое агентство! — одобрительно кивает замком. — Индонезия, к примеру, превзошла все ожидания.
Хиджиката сдирает с себя мокрый насквозь китель. Выпить хочется, но еще больше хочется курить. Однако когда он достает из внутреннего кармана пачку сигарет, выясняется, что ее, вполне вероятно, можно пить, но курить — точно нет.
— Всегда знал, что сигареты — дерьмо по сравнению с трубкой, — Такасуги уже успел набить свою трубку совершенно сухим табаком и теперь с наслаждением ее раскуривает. — Будешь?
— Давай.
Хиджиката вдыхает дым и заходится в кашле.
— Что ты куришь?!
— Грибы.
— Да я понял, что не траву! Что, легкие наркотики уже не действуют?
— Откуда мне знать, действуют на тебя легкие наркотики или нет! Не нравится — верни трубку.
— Ну вот еще! — возмущается Хиджиката и делает еще одну затяжку.
А вообще, эти… грибы ничего себе, правильные такие… растения. Хиджиката курит трубку и наблюдает за тем, как Такасуги снимает мокрую одежду и вытирается полотенцем. Гроза за окном все еще играет свой небесный джаз, но пульсирующий ритм постепенно стихает.
— Мы оккупировали Индонезию на всю ночь?
— Угу, — рассеяно говорит Такасуги.
Он пытается развязать бинты, но мокрые волосы намертво переплелись с мокрым узлом на затылке.
— Иди сюда, — говорит Хиджиката и возвращает ему трубку.
Пока он распутывает узел, Такасуги сидит неподвижно, не выпуская трубку изо рта, и только шипит, когда замком неосторожно дергает его за волосы. Это очень забавно, потому что вместе с недовольным шипением из трубки выплывают облачка синего дыма.
— Ну что, я считаю, исход этого поединка очевиден, — небрежно замечает Хиджиката.
— Более чем. Ты продул.
— Я продул?! Это ты упал с крыши.
— Да, но заметь — на тебя. Уложил на обе лопатки, помнишь?
— Ну ни фига себе! В следующий раз жалеть твои кости не буду — ломай хоть все.
— В следующий раз ждать, пока ты переведешь дух и вскарабкаешься обратно на козырек, не буду — столкну с крыши сразу.
— Ха, посмотрим, как это у тебя получится!
— Повторим?.. Ай!
— Не дергайся… все, развязал.
Такасуги передает ему трубку и разматывает закрывающие левый глаз бинты. Хиджиката затягивается, и огоньки в светильниках начинают переливаться разными оттенками желтого и оранжевого.
— Слушай, так что ты все-таки куришь?
— Грибы, я же сказал. Очень, очень редкие грибы. За ними настоящая охота идет.
— Охота… угу… врешь ты все.
Такасуги пожимает плечами — мол, не хочешь, не верь — и забирает трубку. Хиджиката расстегивает мокрую рубашку и мрачно произносит:
— Мало того, что ты — преступный элемент, так ты еще трепло и жулик.
Такасуги выпускает идеально ровное колечко дыма.
— Это ты клонишь к тому, что трахаться мы сегодня не будем?
— Ты отбил у меня… не ржи!.. все желание трахаться своим жульничеством.
— Это я жульничаю? Я тебе сразу предложил — давай честно, по очереди. Ты сам настоял на правиле «кто победил — тот и сверху». А теперь увиливаешь, потому что снизу быть не хочешь.
— Это ты увиливаешь! И по той же самой причине.
— Ладно, давай переиграем, — предлагает Такасуги.
Замком наблюдает, как он, морщась, встает и тянется к сухому кимоно. Ему явно не хочется опять нырять под дождь. Хиджиката смотрит, как капли стекают с волос на шею, а Такасуги ежится и встряхивает головой, и вспоминает, какой восторг был на его лице, когда он понял, что Хиджиката тоже слышит музыку бури.
Да какого черта, думает Хиджиката и протягивает руку:
— Дай мне свою дьявольскую трубку. Ладно, на этот раз — ты понял? — только на этот раз будем считать, что победил ты… И нечего так ухмыляться! Ты тут вообще не при чем… Просто… очень уж тебя грибы хорошие.